Внизу у начала подъема скопилось под сотню саней, изрядное стадо скотины и толпа народа — не успевает узкий проход пропускать всех спасающихся. Кто знает здешние места, сворачивает вправо, туда, где лощина кончается через несколько верст. Снега немного — не увязнут, а крюк не так уж и велик. Ничего, въедут в город через Исадские ворота с восхода.

Всадники Ратьшиного отряда поднимались по дороге наверх цепочкой по одному у самого края выемки — для этого оставили место свободное от саней. Въехав по дорожной выемке наверх, Ратислав осмотрелся. Сани, проехавшие подъем, сплошной вереницей двигались по рязанской дороге в сторону горда. А ведь на въезде в ворота тоже столпотворение, подумалось воеводе. Ну как обойдут татары да ударят со стороны Исад? Воротная стража может и створки не успеть закрыть. Так на плечах беженцев в город и ворвутся. Хотя, нет, не должно такого быть — с дозорной башни далеко видать. Хоть та же лощина, где они сейчас оборону ладят с башни видна как на ладони. И на исадскую дорогу вид оттуда не хуже — заметят ворога загодя, затворятся. Вот только тому, кто в град взойти не успеет, солоно придется. Да и не должны татары идти Исадами: самый прямой путь от Черного леса до Рязани пролегает здесь через эту самую лощину. Так что именно здесь татары должны по первости и ударить. А вот когда поймут, что провозятся здесь долго, тут уж и начнут обходные пути искать.

Но сколько народищу-то в град идет! Многое множество! А ну, как не устоит Рязань? Сколько же людей сгинет в ловушке градских стен!? Уж лучше бы в схоронах укрывались. Лучше-то оно, конечно, лучше, да вот отвыкли сельчане, живущие вдали от неспокойной степной границы вблизи городов, держать тайные места для схронов в готовности, с нужными припасами и годными для проживания землянками. Да и стены городов кажутся им надежной защитой. Потому и бегут при опасности в Рязань, иль другие грады. Опять же, не часто такое бывает в последнее время. Попривык народишко к спокойной жизни. И вот, на тебе — пришла беда. Да еще какая! Ратьша скрипнул зубами, вспомнив полегших в степи соратников, друзей и побратимов.

Подъехал князь Роман. Сказал, глянув вниз в лощину:

— Все идут и идут. Откуда людей-то столько взялось. Со всей полуденной стороны тянутся, что ли?

— Нет, — отозвался Ратислав. — Это только с ближних к стольному граду окрестностей. Верст тридцать-сорок, не боле. А то, что столько их… Так размножился народец в спокойные годы. Почитай, десятка два с лишним лет военная гроза в этих местах не проходила. Поколение целое. А вот, сколько его после татар останется?…

Помолчали. Потом Роман упрямо мотнул головой, сказал:

— Ничего. Чаю, отобьемся! Стены градские крепки, валы высоки. Защитников хватает! Помнишь ведь — Великий князь шесть тыщь пешцов под градом оставил!

— Оружны они плоховато, — возразил Ратьша. — А выучены и того хуже.

— Ничего, из-за стен биться сгодятся. Городовую стражу то ж оставили, в степь не брали. А эти и оружны и выучены вельми неплохо. Крестьян и горожан на стены поставим. С войска кто-то спасся. Мы подойдем, коль здесь не поляжем. Не малая сила получится. Тыщь десять, мыслю, не менее.

Ратислав не стал спорить. Тем паче, может Роман и прав — отобьемся. Верить в то очень хотелось.

— А Кир Михайлович где? — помолчав немного, спросил он.

— В Рязань поехал. Сказал, здесь и без моей неполной сотни управитесь.

Ратьша на это только головой покачал — опять Пронский князь все по-своему делает.

— Всадники едут, — встрепенувшись и вытянув руку в сторону противоположного склона лощины, воскликнул стоящий неподалеку Первуша. — Похоже, наши с завалов, с тех, что на дороге нагромоздили.

Ратислав и Роман глянули, куда указывал меченоша. И правда, с той стороны лощины, по дороге, прорезанной в откосе, спускался десяток всадников-рязанцев. Они аккуратно объезжали сани, скотину и группки, движущихся пешком крестьян. Когда всадники добрались до моста, Коломенский князь уверенно определил:

— Наши. С самого первого завала. Я туда людей из своей дружины поставил.

Теперь и Ратьша узнал начальника десятка, встретившего его с Первушей у первого завала. Дружинники поднялись по откосу, подъехали к Роману и Ратьше.

— Ну, что, далеко татары? — спросил Коломенский князь.

— Верстах в пяти, чаю, — ответил десятник. — Мы, как ты и велел, Роман Романович, покидали в них стрелы, как только они подъехали к засаде на выстрел. Передовой десяток так почти что весь повыбили, — не удержавшись, похвалился дружинник. — Дождались дозорную сотню. По ней стрелами прошлись. Те отступили, не полезли на рожон. Дольше мы ждать не стали — снялись и сразу сюда. С половину часа они перед нашей засекой потеряли. Да и после того, как мы ушли, наверное, не в раз вперед поперли. Ежели у каждого завала столь же времени потеряют, то не скоро сюда доберутся.

— Хорошо, кабы так, — кивнул Роман. — Глядишь, и успеют селяне до града добраться. Ладно, помогайте деревья валить. Оборону здесь держать будем.

В следующие пару часов прискакали еще пять десятков воев, оставленных за завалами на пути находников. Потерь они не имели. Последний десяток несся во весь опор. Возглавлявший его десятник издалека замахал еловцом на копье, закричал:

— Татары! Татары близко!

К счастью к этому времени все почти сани, люди и скот уже втянулись в лощину. Немногие не успевшие, услышав крик десятника, нахлестывали лошадей, подгоняли скотину, покрикивали на домочадцев, идущих пешком. Но у въезда на подъем толпа только увеличивалась. Поняв, что враг совсем рядом, заголосили бабы, заревели маленькие детишки, даже скотина, словно и ей передалась людская тревога, испуганно замычала и заблеяла.

— Скотину гоните прочь! — крикнул Ратислав воинам, следящим внизу за порядком. — Сани тоже в сторону! Наверх пускайте только народ!

Неразбериха внизу усилилась. Ор стал всеобщим. В уши бил рев отгоняемой плетками рогатой скотины, ржание испуганных лошадей, вопли женщин, визг малых детей. Какая-то баба в санях у самого подъема вцепилась намертво в огромные узлы, наваленные кучей в розвальнях. Лошадь, везущую эти сани, один из дружинников подхватил под уздцы и тянул в сторону от дороги. Мужик, видно муж, пытался оторвать жену от поклажи, приговаривая что-то укоряющее. За санями бежали четверо ребятишек — три девчонки и парнишка, мал мала меньше. Плакали, размазывая по щекам слезы. Мать, не видя и не слыша ничего вокруг, продолжала цепляться за нажитое добро. Оторвать ее мужу удалось только с помощью того же дружинника, отводящего в сторону лошадь с санями. Но большей частью люди послушно слезали с розвальней,